История из жизни Blind Guardian (может, и было, правда):
– Итак! – прогремел Томен, грохнув о стол бутылкой.
– Ты пришел на репетицию с водкой? – вознегодовал Андрэ.
– Нет, на пьянку с барабанами, – огрызнулся ударник.
– Что за водка-то хоть? – полюбопытствовал Маркус, не отрывая взгляда от своей гитары и любовно проводя пальцами по струнам.
– Русская, – довольно пробурчал Томен, Маркус и думать забыл об инструменте. – "Зверобой".
– Русская? Да где ты такое сокровище раздобыл?
– Хэн дал, в качестве стимулятора, и еще сказал: "Жалко, что все так вышло, я б ее с вами распил. Но вы, главное, не теряйтесь, у вас все и без меня получится, не совсем, правда, представляю – как".
– Шутник, – засмеялся Андрэ. – Действительно, как же мы без него целую бутылку осилим?
– Бутылку-то, может, как-нибудь без него и осилим, но вот как мы концерт без него отыграем – это вопрос...
От неожиданности Маркус выронил гитару, Андрэ недоверчиво посмотрел сначала на водку, потом на Томена.
– У тебя, конечно, и так с фантазией проблем немного, но стоит тебе выпить...
– Не пил я, – обиженно буркнул Том и тяжело опустился на диван рядом с ним. – И вообще у нас проблема: Хэн что-то с этими якудзо не поделил.
Андрэ подскочил, словно прямо под ним из дивана пружина на свет божий вырвалась, но Том, как бы между делом схватив гитариста за руку, рывком усадил его на место.
– Нет, убить-то они его, слава богу, не убили, – Том заметил, как разгладилось лицо Андрэ, – Но
погнули основательно. Короче, на концерте придется как-то без него справляться...
– Том, друг мой, – ласково начал Андрэ. – Пробовал ли ты когда-нибудь представить Grave Digger без Болтендаля, Nightwish без Туренен или Gamma Ray без Хансена?
– Нет, – честно признался Томен.
– А Blind Guardian без Кюрша ты себе, твою матерь, значит, представляешь? – заорал Андрэ.
– Не больше, чем Demons & Wizards без Хэна, – отозвался Том, словно Кюрш и Хэн были людьми, мало связанными друг с другом.
– Пошути-пошути у меня, пока мир не увидел первого в своем роде поющего ударника, – небрежно бросил Андрэ, предательски дрожащей рукой приглаживая волосы на голове.
– Может, отменим? – срывающимся голосом предложил Маркус, очень неудачно попытавшийся представить Гвардию без Кюрша или Демонов без Хэна, черт, – одернул он себя, – это же одно и тоже!
– Нет, – твердо ответил Андрэ, – Мы не в Германии, не среди соотечественников, который поймут и простят, да и то не сразу и не все. Когда снимаешь стадион в Токио, и он оказывается заполненным до отказа, то об отмене концерта не может быть и речи. Мы с японцами за всю жизнь не расплатимся!
– Но они же наши друзья! – взвизгнул Маркус.
– Все 20 тысяч? – иронично улыбнулся Андрэ. – Нет, ребятки, играть, однозначно, надо; теперь давайте решать – как.
– Может выйти на сцену и заявить: "Мы вот сейчас быстренько сыграем, а кто слова знает...", короче, пусть берут уроки хорового пения. Еще можно выпустить на сцену какого-нибудь длинноволосого, пузатенького японца и сказать его соотечественникам, что Ханзи кто-то напугал сильно, когда он спьяну их пародировать начал...
– По-моему, ты все-таки выпил, – вставил свое веское слово Андрэ.
– Да брось, он всегда такой, – махнул рукой Маркус, – А насчет его предложения... Боюсь, японцы не оценят... Поймут как-нибудь не так, потом с Хэном на соседних койках валяться будем.
– Концерт через 2 дня, – обреченно вздохнул Андрэ, – А у нас петь некому!
– Я не могу, – тут же среагировал Томен, – Не воодушевило меня твое предложение стать первым в мире поющим ударником.
– Я тоже, – развел руками Маркус.
– Ты же не ударник!
– Да, и еще не поющий, – добавил ритм гитарист. – Ну не могу же я, в конце концов, быть и вокалом и бэк-вокалом одновременно!
– Андрэ... – протянул Том, и 2 находчивые головы повернулись в сторону третьей, менее находчивой.
– Ну уж нет! Я что же, крайний, что ли?
– Нет, ты просто неудачливый, – ободрил его Том.
– Так, допустим, но я не смогу петь и играть одновременно.
– Почему? – удивился Маркус, – Вон Чед Лошадиная Морда из Nickelback, например, может.
– Да он так поет и играет, что... пожалуй, я свое мнение лучше при себе оставлю... – решил обойтись без крепких выражений Андрэ.
– Хэн когда-то совмещал бас и вокал, – не унимался Маркус.
– Ага, точно так же, как Чед – вокал и лидер, – хохотнул Том, – То-то он бас этот Оливеру всучил.
– Вот пусть тогда Оливер и поет, – нашел выход Маркус.
– Да, а Хэн тряхнет стариной прямо из больницы, перебирая струны сломанными пальцами. Уймись, генератор идей, знаю я, что Оливер и играть и петь может, только пока я жив, не гвардеец за микрофон не встанет. Думаю, вопрос о кандидатуре клавишника отпадает сам собой.
– Ладно, кончайте спорить, все равно к одному итогу придете – петь меня заставите, – унял согруппников Андрэ.
– Хорошо, солиста мы нашли, осталось найти нового лидер гитариста, – подвел начальный итог Томен.
– Думаю, его мы тоже уже нашли, – подал голос "генератор идей"; Том и Андрэ вопросительно посмотрели на Маркуса. – Играть будет Шеффер.
У Джона день не заладился с самого утра, всем каждую минуту необходимо было подастовать уже ополоумевшего от такого внимания гитариста. И стоило ему наконец избавиться от назойливой заботы домочадцев, порадоваться снизошедшей до него тишине, как вдруг прямо под ухом у него загорланил телефон. Кленя технику и всех, кто ее изобрел вместе с теми, кто ей пользуется, Шеффер снял трубку.
– Чего надо? – совершенно недружелюбно поинтересовался музыкант о цели звонка у человека на другом конце провода.
– Джонни, не грусти, приезжай к нам в Токио, у меня русская водка есть!
– "Токио" – это ресторан такой? – попытался припомнить Шеффер.
– Нет, осел, это город в Японии! Слышал о таком?
– Сейчас ты со своей Японией отправишься знаешь куда? Что тебе надо и кто ты вообще такой?!
– Я Том, дубинушка!
– Какой еще Том-дубинушка? – не понял Джон.
– Коротка же память у гитаристов! Вот я всегда говорил...
– Хватит нести чушь!
– Нет, "хватит нести чушь" всегда говорили мне, а я говорил...
– Послушай, родной, – оборвал дубинушку Джон, – Давай-ка ближе к делу, потому что мне, видишь ли, плевать, что там ты говорил и что тебе там же отвечали – мне тоже все равно, так что давай выкладывай, зачем звонишь и убирайся с линии.
– Так значит, быстро очистил гитару от плесени и бегом в Токио!
– Зачем?
– Ты тупой, парень? Если я сказал, что тебе надо в Токио, значит, тебе надо в Токио.
– Но мне не надо...
– Так, я сказал!
– А что мне там делать?
– Играть, разумеется, или ты еще и фокусы показываешь?
– Высказался? – рявкнул Джон.
– Нет, – признался Том.
– Плевал я!
– Надеюсь, не в колодец, – сострил оппонент.
– Слушай, ты мне еще хоть слово поперек скажешь...
– А вдоль? – не унимался Том.
– Парень, ты что, правда клоун?
– А ты правда фокусы показываешь?
Шеффер рассмеялся.
– Нет, ну ей-богу, приятель, ты мне нравишься! – признался Джон.
– А водка русская тебе нравится?
– Еще больше, – откровения так и начали сыпаться из гитариста.
– А Япония?
– Ладно тебе, посмеялись и хватит, чего тебе все-таки от меня надо?
– Послушай, Джон, – неожиданно серьезно ответил Том. – У нас тут небольшая, ну, в том смысле, что очень большая проблема... В общем, мы были бы тебе очень признательны, если бы ты сегодняшним самолетом вылетел в Токио. Я тебе деньги за билеты сразу, как ты приедешь, верну.
– Не сомневаюсь в этом. Но можно поподробнее, кто такие "мы" и что там у вас случилось?
– Мы – это Blind Guardian.
– Том, старина! – узнал наконец Джон, – Как поживаешь?
– Парень, кончай бабушку лохматить, я же сказал, что плохо!
– Слушай, я уже битый час пытаюсь у тебя выпытать, что случилось!
Когда Томен наконец изложил Шефферу суть дела, тот немного приболдел.
– Я что-то не понял, вы хотите, чтобы я пел вместо Хэна?
– Да не приведи господь! – вырвалось у Тома, – Ты на лидер нужен!
– А Андрэ вы куда?
– Андрэ поет.
– ВОТ ЭТО НОМЕР!
– 13 песен за сутки ты, конечно, не выучишь, – Томен оставил реплику Джона без внимания и продолжил излагать проблему. – Но на этот счет пара задумок у меня есть. Так ты приедешь?
В ответ тишина.
– Хэн бы приехал.
– Ни секунды в этом не сомневаюсь! – рассмеялся Шеффер, – Ему только предложи, он за всех споет!
– Это не предложение, это просьба.
– Хорошо, уговорил, – согласился наконец Джон. – Кстати, что ты там говорил про водку?
Мрак. Глаза не могут различить ничего, зато уши вбирают крики толпы, и сердце трепещет. Интро близится к концу, скоро софиты осветят сцену... Ой, что тогда начнется?! Андрэ боялся себе это даже представить; он, стоя перед микрофоном без гитары, чувствовал себя не то, что неловко, он себя вообще идиотом чувствовал! Андрэ уже был готов стать должным пару миллионов японским любителям тяжелой музыки, лишь бы не позориться, лишь бы не петь! А еще эта ненормальная задумка Шеффера с их сценическим образом! И как все на это согласились? Да как такое вообще могло кому-либо в голову прийти?! И вот постепенно начали стихать звуки интро, тогда как гул толпы, словно вбирая в себя последние аккорды первой композиции, нарастал с каждой долей секунды все сильнее и наконец заглушил увядающую мелодию. Сейчас загорится свет и озарит безобразие на сцене... Толпа ревет, жаждет шоу. Толпа получит шоу, да такое, что долго еще не будет сходить с их уст и навсегда останется в их душах...
Вада стоял далеко не рядом со сценой, хотя и имел возможность пребывать в первых рядах. Вада любил быть в центре толпы, любил чувствовать себя ее частью, любил ощущать, как сердце его бьется в унисон с сердцами его друзей (хотя он не знал даже, как зовут его ближайших соседей), ибо другом он почитал каждого, кто сегодня делил с ним его восторг, его возбуждение, его беспредельное счастье от пребывания здесь, на этом концерте. Вада знал лично всех Гвардейцев и безгранично ценил их дружбу, продолжавшуюся уже более 10 лет, и не пропускал ни одного концерта со времен первого посещения Блаиндов Японии. Вада знал, что ничего особо нового он на этом концерте, как и на всех предыдущих, не увидит, но почему-то сердце его трепетало, словно ему предстояло наблюдать это действо впервые. Закончилось интро, Вада кричал вместе со всеми, но сердце его замерло в ожидании чуда. Вспыхнул свет, ослепительный после нескольких минут, проведенных в полной темноте, и залил собой сцену. Томен ударил в бочки, и по много лет назад утвердившейся системе зал должен был взреветь... Нет, зал, конечно, ревел, пока не рассмотрел то, что скрывала от него темнота. Он ревел и в первые секунды озарения, пока до него доходила обстановка на сцене. А потом не ревел уже никто... Японцы стояли, потрясенные, не в силах сообразить, что такое происходит и куда они вообще попали. Вада был в шоке. Кто сказал, что он не увидит ничего решительно нового? Рот его, как и глаза секундой ранее, широко открылся, но не для того, чтобы закричать приветствие, ибо от изумления он не мог произвести ни звука.
В центре сцены стоял Андрэ БЕЗ гитары, но с... ПЮПИТРОМ! Справа (то есть на том месте, где, по-хорошему, тот самый Андрэ и должен был находится) стоял... стоял... Вада тщетно пытался припомнить, где он видел этого человека, но сейчас в голове у него творился такой сумбур, что вытянуть из нее какую-нибудь осознанную мысль просто не представлялось возможным. Кстати, гитарист этот тоже стоял с пюпитром, как и новый солист Blind Guardian. Слева от Андрэ играл (слава богу, играл, и, слава богу, на своем инструменте) Маркус, позади за стойкой восседал Томен, с ним, хвала Всевышнему, тоже особо никаких изменений не приключилось, хотя... Одно кардинальное изменение претерпели все Гвардейцы. Ни на ком из них не было привычных зрителю футболок и джинс, все как один были... во фраках (та самая задумка Шеффера насчет сценического образа). В принципе, учитывая наличие пюпитров, наличие фраков уже не казалось чем-то из ряда вон. Но концерт только начался, и небывалый состав, и непривычная одежда вскоре перестали так шокировать фанатов, как то, что начало твориться на сцене...
Следующей после интро шла Into the storm, и Маркус приготовился к самому худшему. Нет, в себе-то он не сомневался, но в Андрэ... Маркус мог поклясться, что так сильно не волновался даже на своем первом концерте! Слава богу, игра его была уже доведена до автоматизма и не требовала сосредоточения и полной концентрации внимания, ибо сейчас последним, что крутилось сейчас в голове гитариста, были мысли о его инструменте. Никогда в зале еще не было так тихо, зрители кричали даже тогда, когда попадали на их выступления впервые, да и когда сами музыканты были еще юны и безызвестны; теперь же единственным, кто открывал рот, был Андрэ. Господи, и лучше бы он этого не делал! От страха и волнения голос его дрожал и казался каким-то... Маркус даже не мог описать, каким именно, но то, что не таким, как надо, он не сомневался. Хэн, я убью тебя! – думал гитарист. – И Андрэ убьет! Если сам до этого с разрывом сердца не ляжет...
Томену было неуютно за стойкой; он хотел выкинуть палочки, взять Андрэ под руку и увести куда-нибудь подальше отсюда. И довершить начатое якудзо. Берегись, Ханзи Кюрш, несладко тебе придется, если этот кошмар когда-нибудь кончится! Из-за своей стойки Том видел, как подрагивают плечи Андрэ, на которые они всей группой взвалили такую ответственность. Называй вещи своими именами, – одернул себя Том. – Вы просто нашли козла отпущения! Ох и твою мать, надо было отменять этот чертом долбанный концерт!
Первая половина песни позади. У Андрэ появился шанс перевести дух и собраться с мыслями. Хотя какие, к черту, мысли, все идет из рук вон плохо! Пробубнить себе под нос полпесни, это ли то, что от него требовалось? Надо брать себя в руки, и немедленно! Расправить плечи, глубоко вздохнуть... Матерь божья, ну не в микрофон же! Андрэ залился краской, когда из динамиков вырвался его с шумом выпущенный из легких выдох. Андрэ заглянул в нотную тетрадь: господи, только не это! – промелькнуло у него в голове, и гитарист вновь приступил к пению. Сначала голос так же трясся, как и за соло до этого, но потом он более-менее окреп и перестал, наконец, дрожать. Маленькая победа. Вдохновленный ею, Андрэ набирал обороты и под конец уже мог похвастаться относительно божеской манерой исполнения. Песня подошла к концу, и, по-хорошему, Андрэ должен был пообщаться с залом; но что сказать-то, когда язык к небу прилип? И несчастный певец ограничился объявлением следующей композиции.
Вторая песня пошла лучше: Андрэ вошел во вкус, публика разогрелась и решила подсобить бывшему гитаристу. Кстати, в отличие от Андрэ, Джон чувствовал себя абсолютно счастливым: играл он хорошо, все ему удавалось; в общем, с ролью своей он справлялся как нельзя лучше. Маркус и Том тоже немного успокоились и уверовали, что все самое страшное уже позади...
Рок настиг Гвардейцев на третьей песне. Настиг, и больше не отпускал.
А третьей был Lost in the twilight hall. Вошедший в голос Андрэ перестал как-то реагировать на происходящее и замечать что-либо, кроме нотного листа, с которого он с трудом успевал считывать текст. Когда Андрэ подошел к самому тяжелому, на его взгляд, месту (то есть самому быстрому речитативу, который в студии делили Хэн с Каем), кончилась страница, и ее требовалось в темпе перевернуть, но, как говорится, поспешишь... Слипшимися от нервного пота пальцами Андрэ, спеша поскорее перевернуть страничку, хватил лишка и перелистнул две. И почему-то резкая смена темы и нот его ничуть не смутила, в отличие от его согруппников...
Where's the key
To the gate
Of a new life – no
I search for deliverance
And spilled the first blood
When the old king was slain
Nightfall...
У Маркуса отвисла челюсть. Какой, к черту, Nightfall? Что Андрэ делает? Неужели не чувствует, что немного в ноты не попадает? Вдруг Маркуса осенило: ну конечно, ноты! Он текст перелистнул!
– Андрэ! Ты, мать твою, не то поешь! Страницу назад!
Маркус не посчитался с микрофоном, который разнес восклицание гитариста по всему залу (плевать, все равно японцы немецкого не понимают), а до Андрэ уже медленно начинало доходить, что что-то он делает неправильно. Он, вроде, по нотам поет, но в них почему-то не попадает... Это я дурак, или лыжи не едут? – подумал Андрэ за секунду до того, как Маркус изложил ему суть проблемы, а потом все встало на свои места:
Immortal land lies down in agony
How long shall we
Lost in the twilight hall...
Ну, что ж, – подумал Андрэ. – Вот мы и Nightfall исполнили, можно на нем не останавливаться, сразу к пятой песне переходить. Кстати, что у нас там пятое?
Но проскочить Nightfall Андрэ все же не удалось, ибо остальные Гвардейцы не посчитали это возможным. Да, можно сократить концерт на 5 песен (и исполнить 13 вместо 18), но еще и гимны из него выкидывать! Нет, так дело не пойдет! В общем, не испросив мнения Андрэ, сразу после Hall'a группа заиграла Nightfall. На сцену опустился мрак, задули ледяные ветра (ну кто, что б им пусто было, додумался винеляторы прямо у артистов за спинами расположить?!)... и сдули все нотные листы с пюпитра Андрэ, который, в отличие от Джона, не догадался их закрепить. И когда сцену вновь осветили софиты и настало время к музыке добавить слова, зрители узрели Андрэ, ползающего раком в своем фраке по полу и собирающего разлетевшиеся по всему диаметру сцены листочки.
Том рыдал за барабанами. За все свои 30 лет он ни разу ничего подобного не видел (и не сомневался, что 99% людей такого и за 100 лет бы не наблюдали), и Томен хохотал до слез, с трудом поспевая стучать в такт гитарам. Господи, как же повезло этим людям! – думал Том, наблюдая за пораскрывавшими рты от изумления японцами. – Да за лицезрение такого шоу народ бы полжизни отдал и все свои деньги в придачу! А японцы ну просто не врубаются! Эх, были бы мы сейчас где-нибудь на юге, нам бы такой аншлаг устроили! Народ бы с ног валился! Спасибо, Хэн, увижу – расцелую!
А тем временем Андрэ уже почти дособирал листочки, но и песня подходила к концу; и когда горепевец наконец поднялся с колен, музыка стихла, и Андрэ сделал такое, до чего ни один нормальный человек в здравом уме не додумался бы...
Маркус, окончив играть песню, не мог не испустить вздох облегчения: слава богу, конец! И Андрэ даже петь не пришлось! Маркус уже хотел было начать следующую композицию, как вдруг случилось непредвиденное: Андрэ встал посреди сцены и заголосил Nightfall, вытянув перед собой листочки... В общем, всю песню Андрэ проорал в полной тишине. Толпа должна была рыдать от такого шоу, но японцы... они и есть японцы.
Welcome to dying была пятой. Она была несложной для вокального исполнения, да и Джон за нее очень просил. Кстати, самому Джону концерт очень нравился, он бы даже назвал его забавным, если бы рок не коснулся его... На Welcome Шеффер среагировал положительно, пожалуй, даже слишком: он подпрыгивал, крутился на месте, тряс своей объемистой шевелюрой и уверенно размахивал гитарой. И домахался... В одном таком красивом прыжке Джон с разворота снес пюпитр, который с грохотом дался о сцену; не успев остановиться, Шеффер случайно – но очень эффектно – пнул этот самый пюпитр, и тот улетел в зал, чуть не убив злополучных японцев. Скрепленные прищепками листы с нотами остались лежать у ног каскадера, и Джон (когда песня уже закончилась, ибо ее знал и без всяких нотных станов) водрузил их в некую чашу, о назначении которой он не догадывался, и его ничуть не смутили дырочки вдоль ее диаметра, а подъемчик в ее центре (с дырочкой побольше) Джон использовал как подставку.
Следующим номером программы была Valhalla. Мания "сценического прыжка" охватила Маркуса, и он очень зря решил сделать круг вокруг микрофонной стойки (ибо рок навис и над ним). Гитарист не заметил, как провод, точно змея, обвился вокруг его голени, и, дав очередной кружок, Маркус, наконец, занял свое законное место напротив микрофона и на какое-то время перестал вытанцовывать (потому что надо было выходить на лидер вместе с Андрэ – тьфу ты, с Джоном! – и на "сцен. прыг." просто не оставалось времени). Но провод оказался не менее коварен, нежели змей, и вскоре показал своей жертве, чьи шишки в лесу. Во время очередного припева Маркуса снова одолела пагубная мания, но плясать вокруг стойки, словно ведьма вокруг костра, не пришлось... просто Маркус не смог до этого допрыгаться, ибо стоило ему сделать один рывок, как провод впился в голень – ловушка захлопнулась. Под дружное "Valhalla – Deliverance" Маркус, с шумом выпустив воздух из легких, грохнулся оземь в обнимку со стойкой, поцеловав микрофон. Ну что ж у нас все валится?!– недоумевал гитарист, выползая из-под стойки и не подозревая, что серию падений завершит не он и даже не его стойка.
Номер 7 – A past and future secret – стал апогеем рокового невезения. Сначала зал и сцена погрузились в мягкий полумрак, создаваемый нежным, словно постепенно увядающим, светом софитов. При таком плохом освещении Джон не мог разглядеть нот и потому практически носом уткнулся в листовки, сунув голову в чашу неизвестного значения. Но Судьба распорядилась так, что уже очень скоро назначение данного сосуда стало очевидным. На каждом концерте во время исполнения Secret'a Гвардейцы использовали пироэффекты. Джон этого не знал. Или знал, но просто не предавал значения. И стоило только Андрэ открыть рот, пропеть одно лишь "Oh", как из чаш вырвалось пламя. Сначала Джон почувствовал лишь резь в глазах от внезапного всполоха во мраке, потом в лицо ему ударил сноп искр, и запахло паленой бумагой. Нотные листы вспыхнули, опалив лицо гитариста, и Шеффер отшатнулся от пылающей чаши, но поздно: длинные волосы его вспыхнули, словно солома. Джон словно обезумел: истошно вопя, он, закрыв лицо руками и полностью утратив ориентацию, бегал по сцене, пару раз чуть не снеся томеновых барабанов. Голова Шеффера напоминала нечто среднее между факелом и чашей, из которой он не успел вовремя вытянуть свою репку. Если бы Том не был так обеспокоен за судьбу своих барабанов, он бы, скорей всего, похохотал от души, но полностью дезориентировавшийся Джон представлял реальную угрозу для его техники, и потому ударнику было не до смеха. Андрэ, как мог, старался не замечать бушующего вокруг "чуда пиротехники" и пел себе дальше песню про Артура, но никто в этом мире не любит страдать в одиночку: Джон (у которого, конечно, и в мыслях не было – ибо в мыслях у него вообще ничего не было – вредить кому-то еще, кроме себя (а себе он навредил как мог)), поддев одной ногой провод, второй наступил на него и вырвал из розетки. А провод этот соединял микрофон Андрэ с динамиками... Точнее, раньше соединял... Маркус, удивившись тому, как внезапно замолчал на полуслове Андрэ, обернулся в его сторону. Как раз вовремя для того, чтобы увидеть мчащуюся на него стихию. Ибо Джон, споткнувшись о провод, утратил еще и равновесие и с разлету вписался в Маркуса, сбив того с ног. Теперь единственным, что слышали зрители, был зеркальный звук колышущихся под палочками Томена тарелочек. А Андрэ все продолжал петь в неработающий микрофон, и походил он больше на рыбу, открывающую рот, но не издающую ни звука, нежели на разумное млекопитающее. Андрэ понял, что снова попал впросак, лишь когда Томен достучал песню до конца. И это было последней каплей. Чуть не со слезами на глазах Андрэ нервной поступью дошел до Тома и срывающимся голосом запречетал:
– Господи, за что ты меня проклял?!
– Тише, Андрэ, – голосом, которым обычно успокаивают нервнобольных и психически неуравновешенных, начал Томен. – Я знаю – ты устал, но и ты знай – я не Господи. Правда за правду, договорились?
И тут Андрэ сорвался окончательно. Он крыл благим – и не слишком – матом все: и окосевших от тупости японцев, и умственно недалекого Шеффера ( которому на каждой спичке надо писать "огнеопасно"), и Оливера бритостиженного (интересно, а он что сделал не так? И при чем там его безволосое состояние головы? Или Андрэ это в память о Джоне?), и многих-многих других (в том числе и Шредера)...
– Тебе, наверно, не говорили, – веско заметил Томен, когда, казалось бы неиссякаемый поток слов, бьющий из глотки Андрэ, наконец все-таки иссяк. – Что у меня – ты не поверишь! – все микрофоны в порядке.
– Что, все 3? – словно дурачок скосил глаза Андрэ.
– Парень, ты, случаем, пока там раком по сцене ползал, головой ни обо что твердое не ударялся? Об пол, например?
Андрэ нервно пожал плечами, сейчас он действительно напоминал глубоко душевнобольного человека.
– Слушай, ты еще подебильней вид не можешь сделать? – продолжал глумиться Томен, не со зла на неотупевающего друга, а по той же причине, по которой сам Андрэ теперь не мог выдать ничего вразумительного, – ударник изо всех сил боролся с паникой, но где-то в глубине сознания уже начинал понимать, что битва эта проиграна.
– Может, отменим? – словно во сне прошептал Андрэ.
И тут пришел конец словно черной магией навеянному оцепенению, сковывающему мозг и чувства Томена, и ударник расхохотался, громко и заразительно. Мгновение спустя к нему присоединился Андрэ, также избавившийся от наваждения.
– А плевал я на все! Меня вообще все радует, клевый концерт, а, Том? Такой, что на всю жизнь!
– Ага, – согласился Томен. – И не только на нашу. Ладно, иди вилку в розетку втыкай и петь вали, ты еще и до середины концерта на добрался, а уже печать ставишь!
– Да мы эту печать еще за два дня до концерта поставили, когда ты нам водку притащил со словами...
– Так, давай иди-иди, – подтолкнул Томен вновь разговорившегося приятеля. – Иди пой, потом все подробно расскажешь, кто там чего говорил...
– Так это ж ты говорил! – не унимался Андрэ.
– И что я говорил, и что ты говорил – все расскажешь, а теперь иди, парень, пой.
– Нет, ну ведь клевый концерт, а?
– ВАЛИ ОТСЮДА, МАТЬ ТВОЮ, НЕДОДЕЛОК!
И, со светом в душе и легкостью на сердце, Андрэ вновь занял свою (после всего пережитого, однозначно, свою!) позицию вокалиста Blind Guardian. Оклемавшиеся Маркус и Джон (волосы которого стали значительно короче) тоже заняли свои места, и концерт продолжился. Но кто сказал, что на этом испытания Гвардейцев окончились?
Восьмой поставили Mordred's song. Андрэ знал текст любимой песни и легко мог исполнить ее и без посторонней (нотной) помощи, и потому отдал свой нотный лист Джону, который явственно в нем нуждался. И все вроде ничего, только пережитые волнения вскоре дали о себе знать: примерно на середине песни Андрэ подчистую лишился голоса, то есть если он и раньше им не блистал, то теперь утерял его вовсе, и ничего, кроме нечленораздельного хрипения, выдать не мог. Вот и приехали – пронеслось в голове каждого Гвардейца. Но Маркус слишком много вытерпел, чтобы теперь, когда все, казалось бы, пошло на лад, опустить руки. Он подошел поближе к микрофону и... запел. Сам. Не слишком красиво и умело, но было видно, что в это пение он вкладывает все, что только может вложить бард в свою музыку: глубину чувств, полет мысли, силу духа и трепетность души. Если Маркус вдруг забывал текст, ему на помощь приходил Джон, словно исполняя роль бэк-вокалиста. Андрэ был поражен до глубины души, он знал (ибо так шептало ему внутренний голос), что Маркус и Джон делают это не ради концерта (толку стараться ради концерта, который все равно уже не спасти?), они делают это ради него. Слезы благодарности и признательности тонкими струйками потекли по щекам. Как же он их любил! Всех: и насмешника Тома, и "генератора" Маркуса, и "факела" Джона, и Хэна, который все это дело спровоцировал.
Когда Маркус допел Mordred'a до конца, то понял – это предел его возможностей, он выложился весь и на большее его не хватит. И тогда Маркус, впервые за весь концерт, заговорил с залом:
– Ну, как настроение? – спросил он, про себя думая: дебил, ну что ты несешь?!
Из толпы послышались крики, сначала редкие и робкие, потом более дружные и уверенные.
– Я спрашиваю, как настроение? – закричал Маркус, постепенно овладевая ситуацией.
Рев толпы был ему ответом. Маркус улыбнулся удаче и продолжил дискуссию:
– Может, хотите чего-нибудь "старого доброго"? Хотите вы Bard's song или нет?
– Да!
– Не слышу, хотите или нет?
– Да!
– Я не слышу, да или нет?
– Да!
– Вы действительно хотите Песен Бардов?
– ДА!
– The Bard's song! – объявил Маркус.
На этот раз петь не пришлось никому из самих бардов – за них, как это обычно бывает, пели фанаты.
Сразу после этой надо давать Mirror и валить. Бежать, чтобы пятки сверкали, не церемониться. Без поклонов, исполнений "на бис" (боже, да кто такое попросит?!) и обещаний вернуться (тем более без обещаний вернуться!). Короче, выказать себя последними трусами. ДА НЕ В ЖИЗНЬ! Чтобы Гвардейцы – и трусы?! Да не бывать такому! Никуда мы не побежим. Мы выйдем на поклон (нет, обещаний вернуться давать все же не будем) и испьем эту чашу до дна. Казалось бы, зачем нам это надо? Мало позора? Недостаточно еще за сегодня поглумились над собой? Зачем мы выйдем, ПОЧЕМУ? Потому что мы – Blind Guardian, и мы не стыдимся ни себя, ни своих песен, ни своих выходок. "Жил и поступал так, как считал правильным". Так сказал Ханзи Кюрш. Так сказал "ГОЛОС". Так сказал Слепой Повадырь.
– Ну, ребят, как концерт прошел? – спросил Хэн, приподнявшись на локте на своей больничной койке. – Ничего? Справились?
– Да куда там! – хохотнул Томен. – Все было по высшему разряду.
– А пел, а пел-то кто?
Ханзи, со своими горящими глазами, был сейчас похож на пришельца, только вступившего в новый мир и потрясенного тем, что небо синее.
– Андрэ, конечно. Кто же еще?
– Дааа. Жаль меня на вашем концерте не было, поглядел бы я на такое диво.
– А не волнуйся, поглядишь еще, – заверил приятеля Том. – Мы этот концерт широким тиражом издавать будем, премьера состоится по нашему возвращению в Крефелд, так же, как и первая трансляция Imaginations – в кинотеатре. Будь уверен, лента получится в твоем вкусе.
– Точно, – подтвердил Маркус. – Тебе понравится.
– Не сомневайся. Я уже сам сплю и увижу, как бы на такое со стороны посмотреть, – подвел итог Андрэ. – Кстати, знаешь, чья идея было это чудо на видео выпускать?
– И гадать не берусь, – ответил Хэн.
– Не поверишь – Джона...
Они сидели в одном ряду: Ханзи, Андрэ, Маркус, Томен и Джон. На премьере было много народу – ни одного свободного кресла. И только четверо из нескольких сотен хотя бы примерно представляли, что их ожидает. Им заранее было смешно, и они уже хохотали, как ненормальные, когда только еще погас свет в зале. На протяжении всего видео-концерта никто не проронил ни слова. Немцы были просто не в состоянии говорить, когда у них судорогой животы сводило и из глаз лилось целыми ведрами. Они еще за долго после окончания трансляции не могли в себя прийти. Ханзи, так вообще клялся, что Джону при жизни памятник поставит...где? Ну, в Японии, например.
– Блин, ребят, знал бы, что вы на такое способны, еще лет 15 назад бы на якудзо наехал! Такое шоу, такое шоу! Да вы ж гениальные люди! Андрэ, Маркус! А я еще, дурак, беспокоился, как вы там без меня, без солиста?! В общем, я, оказывается, совсем вам и не нужен, по большому-то счету.
– Ага, мы сначала думали, что ты нас убьешь, а потом – что мы тебя! Нам это вот шоу таких нервов стоило!
– Ой, да бросьте вы, – отмахнулся Ханзи. – Сами себя там, небось, накручивали!
– Вот я тебя на следующий концерт наряжу во фрак, суну в руки лидер и посмотрю, как ты там будешь себя накручивать! – осклабился Андрэ.
– Я хоть кругов вокруг стойки микрофонной накручивать не буду, – подмигнул Хэн Маркусу.
– А вообще-то все клево было, – вставил свое слово Джон. На секунду повисло молчание, потом грохнули разом все пятеро, а Шеффер добавил: – Нет, честно!
– Вообще, люди с пюпитрами, нотными листами и гитарой на рок-концерте – это красиво... – улыбнулся Ханзи. – Действительно красиво.
– Ценитель! – хмыкнул Томен, – Хотя я не сомневаюсь, что энная настольгическая пластинка побьет все рейтинги продаж.
– Ну уж среди таких, как ты, точно! – не помедлил с ответом Маркус.
– Я, например, себе обязательно эту ленточку приобрету, если ты на это намекаешь, – тут же отозвался Ханзи и хлопнул Тома по плечу, обратившись к нему с риторическим вопросом: – Кстати, ты заметил, приятель, что таких, как мы, рок обходит стороной?
– Господи, Ханзи! Неужели ты везде усматриваешь перст рока? Над всеми он, по-твоему, довлеет! Вот ему делать нечего – висеть над тобой и сыпать на голову какие-нибудь пакости! – насмешничал Маркус.
– А то нет?! – уверенно стоял на своем Хэн. – Хотя, например, в случае Джона рок висел не "над", а "под" ним, да и на голову не сыпал, а...
– Слушай, заткнись, а! – совершенно беззлобно треснул Хэну по шее Шеффер.
– А что, парень дело говорит, – внезапно принял Андрэ позицию Хэна. – Разве нет? – вопрос был обращен к Тому, и тот вздрогнул, припомнив их разговор после Secret'а.
– Нет, ребята, хотите верьте, хотите – нет, но что-то такое там было.
Изумился даже Ханзи: уж от кого – от кого, а от Томена он понимания никак не ожидал! Андрэ незаметно улыбнулся, уж ему-то хорошо было известно, что такое рок, и какие пакости порою тот сыпет на голову...
Новости
Группы
Статьи
Команда
Магазин
